Молодежи и спорта украины
Скачать 2.79 Mb.
|
^ Особый слой морального сознания составляют категории. Они – своеобразный инструмент духовно-практического освоения человеком граней окружающего мира; «язык», выражающий универсальное в морали; ступени познания, на которых происходит фиксация и оценка явлений. Поэтому, категории морального сознания – это наиболее общие понятия, с помощью которых людьми отражаются существенные стороны моральной практики, выявляется ее качественная определенность. К наиболее функциональным категориям морального сознания принадлежат «добро» и «зло», «счастье», «справедливость» и «честь». Кратко охарактеризуем их. Категория «добра» чаще всего употребляется интуитивно. В «Толковом словаре живого великорусского языка» Вл.Даля добро эквивалентно честному и полезному, как то, что соответствует долгу человека. Если заручиться поддержкой этической теории, то окажется, что «добро» выражает положительное значение какого-либо явления, процесса или социального действия. Проще говоря, «добро» – это прежде всего нормативно-оценочное понятие, обращенное к интересующему явлению объективного мира. Спрашивается: как формируется представление о добре, и вообще, что относить к добру, а что к его антиподу – злу? В истории морали (и этики) сложилось несколько линий в понимании рассматриваемых категорий: 1) конвенциональная (от лат. conventio – соглашение), которая рассматривает «добро» и «зло» как результат социокультурного договора, и учитывает факторы природно-социальный, национальный, конфессиональный, половой и т.д.; 2) онтологическая, требующая воспринимать «добро» и «зло» как субстанции или элементы структуры мироздания, к которым причастно Высшее начало, Бог; 3) интуитивно-априорная, отсылающая к их восприятию как врожденных идей человеческого ума, плюс соответствующим фундаментальным институтам. Так, «добро» чаще всего ассоциировалось с благом, пользой, наслаждением, атрибутом Бога, исполненным долгом, высшей ступенью биологической и социальной эволюции. Однако, как показал британский философ Дж.Э.Мур1, в «обращении» с добром возможна «натуралистическая ошибка», т.е. отождествление людьми добра с естественными вещами. Например, с любыми социальными и бытовыми аспектами жизни людей. На самом деле добро никак нельзя отождествить ни с совокупностью вещей, ни с наиболее совершенными их образцами. Вследствие критики Муром данной категории более приемлемо следующее понимание: добро – это открытое, многомерное и динамическое явление самой жизни, которое – в понятийной форме, – предстает как интегральное содержание совокупности моральных требований, целостный образ того, что вообще мораль требует от людей. Если принять эту дефиницию, то категория «зло» будет выражать нечто противоположное. В истории этики также разрабатывались концепции «зла». Первая из них (сократовская) предлагает видеть источник зла в незнании, невежестве или заблуждениях человека. Сократ считал: а) что никто не творит зла добровольно; б) что людям лучше терпеть несправедливость, чем совершать ее; в) что тот, кто чинит несправедливость (другому) намеренно, лучше того, кто делает ее ненамеренно (по незнанию). Вторая концепция принадлежит Платону, который трактовал зло как дисгармонию душевных сил человека. Поскольку человеческая душа трехчастна (в ней наличествуют яростная, вожделеющая и разумная составляющие), то рассогласованность эмоций, желаний и интеллекта, чревата большими неприятностями. Автором третьей концепции был христианский мыслитель блаж. Августин. Он усматривал истоки зла в «первородном грехе», передающемся «по наследству» всем людям. Кроме того, каждый человек сам может обременить себя греховным грузом, разжигая: а) похоть плоти; б) похоть очей; в) житейскую гордость. Отсюда требования аскетической и нравственной борьбы с греховной природой. Особую проблему этики составляет проблема соотношения категорий «добра» и «зла»1. Вопреки крайностям этического догматизма – с одной стороны, и релятивизма – с другой, превалирует подход, рассматривающий это соотношение диалектически. Так, в античной культуре превалировал принцип «золотой середины», интерпретируемый как компромисс между избытком и недостатком. Христианство предложило антиномичный образ человека, соединявшего в себе ряд противоположностей: наследственную греховность и богоподобие, способность к бескорыстной любви и черную зависть, плотские немощи и духовную стойкость, хрупкость сердца и неистребимость бессмертной души. Однако, именно Сын Божий – Иисус Христос здесь является личностным образцом и критерием нравственности (добра). Эпоха Возрождения строила модели, в которых противоположности принципиально сходятся (отождествляются), поэтому добро неотделимо от зла. У Гегеля зло момент становления Абсолютного духа. У Достоевского зло, равно как и добро, «помещены» в самое человеческое сердце и в нем ведут непримиримую борьбу за право «обладать» человеком. Как видим, эти точки зрения делают проблему более острой. Наиболее удачно ее выразил Э.Фромм в вопросе: «человек – волк или овца»?1 Из суммарного морального опыта человечества следует, что человек, прежде чем вести борьбу с внешним злом, должен его опознать в себе, а затем и упразднить. Поэтому, путь жизни человека – путь перманентного внутреннего нравственного конфликта, путь самопреодоления. Только достигнув внутренней гармонии можно рассчитывать на переустройство мира под шаблон добра2. Но это прогрессивный сценарий ответа, наряду с которым всегда возможна нравственная регрессия и дисфункция. Пример тому дал Ф.Кафка в ряде своих произведений, и, прежде всего в романах «Замок» и «Процесс». Здесь описана модель капитуляции человека перед активным злом. Очевидно Ф.Кафка, как и целый ряд других этиков и моралистов, считал, что зло – это не только недостаток (отсутствие) добра, оно может быть активной силой в личностных и социальных процессах. Такова история Йозефа К., добропорядочного человека и гражданина. Тем не менее, Кафка, как и ранее Достоевский, дает нам понять и другое, при отсутствии вины человек сам может предопределять свою судьбу, разрывая связи с другими. Очень часто человек, оставаясь на первый взгляд нравственно вменяемым3, предстает в крайне неприглядном виде. В «Дневниках» Ф.Кафки от 7.02.1915 года есть такая запись: «При известной степени самопознания и при других благоприятствующих наблюдению за собой условиях неизбежно будешь время от времени казаться себе отвратительным. Любой критерий хорошего – сколь различны бы ни были мнения на этот счет – будет представляться слишком высоким». И далее самое важное: «Придется признаться себе, что ты являешься не чем иным, как крысиной норой жалких задних мыслей... Грязь, которую обнаруживаешь, будет существовать во имя самой себя, ты познаешь, что явился на этот свет насквозь пропитанный ею, из-за нее же, неузнанный или слишком хорошо распознанный, отойдешь в мир иной»1. Разумеется, такое наблюдение-признание требует дальнейшей концептуализации проблемы. В этом плане целесообразно вспомнить философскую постановку проблемы бытия, в т.ч. бытия человека в контексте нигитологии, или учении о Ничто. Тут имеет место целая традиция, восходящая к Ареопагитикам Дионисия Ареопагита, развитое Я.Бёме, Г.В.Ф.Гегелем, о. Сергием Булгаковым, Н.А.Бердяевым, Ж.-П.Сартром и др. В наиболее концентрированной форме, при том, в виде фундаментального вопроса к самому человеку, эта традиция обнаруживается у М.Хайдеггера. В трактате «Что такое метафизика?» он указывает: «Человеческое бытие может вступать в отношение к сущему только потому, что выдвинуто в Ничто»2. Иначе говоря, природе человека присущи как бытийный, созидательный (космический) аспект, так и не-бытийный (хаосогенный) аспект. Их сложная взаимосвязь и является интригой человеческой экзистенции. Поэтому, имеет смысл ещё раз задаться вопросом о возможности морально-этического размежевания добра и зла, которые чаще всего ассоциируются с бытием и ничто соответственно. Не менее важной гранью проблемы добра и зла является т.н. плата за них. Существует мнение, что между производимым добром (злом) и реакцией на них, есть некоторая эквиваленция. Каждый акт добра, равно как и зла возвращаются к субъекту, их адресовавшему другим людям. В этом смысле говорят о «законе бумеранга». Как тут не вспомнить рассуждения героев романа Б.Пастернака «Доктор Живаго» – Юрия Живаго и Ларисы Гишар на тему «пришествия неправды на русскую землю». Имеется в виду русская революция и гражданская война. Любопытно, что сам Пастернак в «Карандашной рукописи» отметил: «борьба с разрухой (потому что разруха создана б<ольшевиками>) и метод их, революционная тактика, их призвание, специальность это именно только заводить разруху, где ее не было, анархической, насильственной расправой со всем имеющимся налицо, точно жизнь – сырье для их исторической обработки. Но органическая действительность не минерал, с нею надо договариваться, а не ломать и дробить ее»3. Вместе с тем, очень остры вопросы, мучавшие автора и его героев: чем обернется зло большевиков для России? не является ли их зло возмездием за ранее проявленное зло (напр., Петром I), и не заложники ли его другие поколения? Но есть и другая точка зрения, утверждающая неэквивалентность акции и реакции, действия и ответного действия. Так, ещё в древности поэт Феогнид, наставляя юношу Кира, говорил: Низкому сделав добро, благодарности ждать за услугу То же, что семя бросать в белые борозды волн. Если глубокое море засеешь, посева не снимешь; Делая доброе злым, сам не дождешься добра. Ибо душа ненасытна у них. Хоть разок их обидел – Прежнюю дружбу тотчас всю забывают они. Добрые ж все принимают от нас, как великое благо, Добрые помнят дела и благодарны за них.1 По большому счету такие экспозиции исходят из понимания разной природы зла. Согласно одной версии – зло это ничто иное как отсутствие добра. Согласно другой – зло активная сила, меряющаяся с добром и пытающаяся свести на нет все усилия добра в мире и человеке. Вместе с тем, этические дискуссии нередко сосредотачиваются на идее активного противодействия злу. Выше мы говорили о позиции И.А. Ильина, считавшего недопустимым потакание злу в его личностных и социальных формах. Но вопрос о том, должно ли добро «быть с кулаками», остается достаточно дискуссионным в этике. Во многом это объясняется сверхсложным характером того критерия, который внесет ясность в их динамическую расстановку в жизни, и самих результатах противостояния этих величин. Как мы помним, вопрос о критерии добра и зла, является центральным в науке этике. В его решении нужно исходить из определенных социальных контекстов, идеологических программ, традиций. Проще говоря, в случае реального разграничения добра и зла могут прибегать к религиозным традициям и правовым нормам, классовой морали и профессиональному долгу, гуманистической экспертизе и принципу «благоговения перед жизнью». На деле всё оборачивается просто: христианин соизмеряет свои поступки с заповедями Христа, представлением об образе Божием (который он носит и который нельзя осквернять) и ищет пути уподобления Богу; современный буржуа рассматривает своё поведение в свете определенных буржуазных норм и стандартов жизни (евроквартира, автомобиль, супермаркет, элитные развлечения и т.п.); эксперт, проводящий гуманитарную экспертизу научной или технической новации обязательно прибегает к представлению о нормах здоровья, безопасности и благополучия людей. В немалой степени искомый критерий связан также с идеей социальной справедливости. Категория «справедливость» своим возникновением обязана деятельности людей, в пределах которой происходит их взаимодействие (обмен деятельностью и ее продуктами). Различные интересы, желания, обязанности и полномочия создают силовое поле, нуждающееся в упорядоченности. Этимологически термин справедливость восходит к обычаю, правилу и порядку. Наиболее общее нравственное значение состоит в том, что справедливость есть санкционированная общественной моралью соразмерность в удовлетворении интересов взаимосвязанных друг с другом людей. «Механика» ее проявления выглядит привычно: справедливость «распределяет» (уравнивает), обеспечивает обмен и связана с воздаянием. Проблема справедливости разрабатывается, начиная с Аристотеля вплоть до современных авторов, таких как Д.Белл, Р.Дворкин и Джон Ролз1 (США). Теоретизирование по поводу справедливости выстраивается вокруг двух ее видов – распределяющей и уравнивающей. Реальная практика по реализации справедливости в обществах различного социокультурного, экономического и политического порядков дает большой эмпирический материал для обобщений. Функционирование морального сознания, пусть даже незрелого, невозможно без адекватного отношения к счастью. Само счастье как категория этики и философской антропологии базируется на обыденных, наивных представлениях о субъективной цели жизни всякого человека. Тем не менее, история этики дает серьезный повод говорить2 о емкости, богатстве и нетривиальности категории «счастье». Для всех людей очевидно, что стремление к счастью, – естественное желание. Но не все разграничивают субъективную (зависящую от его качеств и активности) и объективную (не зависящую от субъекта и представленную внешними обстоятельствами: Промыслом, судьбой, случаем) его компоненты. Отсюда вопросы: счастье цель жизни, формулируемая и достигаемая одним лишь субъектом, или счастье находиться выше всяких жизненных стремлений? Далее, счастье – это отсутствие несчастья, горя, страданий и лишений, или же оно принципиально самоценно? Наконец, почему часть людей, имеющих жизненные блага не считают себя счастливыми, а те, кто ими не обладает или имеет их в малом количестве, часто бывают счастливы? Ответы на подобные вопросы давались с позиции натуралистической, религиозной (идеалистической) и социоцентрической этики. Все они имеют право на существование, как, например, имеет смысл говорить о «парадоксе счастья»1. Но решение проблемы, по нашему мнению, может быть таким: рецепт счастья складывается из намерения сделать других (не обязательно родных и близких) счастливыми, намерения, которому «известно» самоограничение, самопожертвование и смирение. Не об этом ли многие русские, украинские и белорусские сказки, или, к примеру, сказка О.Уальда «Рыбак и его душа»? Категория «честь» указывает на то обстоятельство, что человек обладает внутренним нравственным стержнем, благородством души и чистой совестью. Нравственные нормы ему вменены и знакомы. Он умеет держать данное кому-нибудь слово и выполнить свой долг. Понимание чести, как отмечают многие исследователи, определяется положением человека в конкретной социальной обстановке (среде). Вследствие этого, в истории культуры мы наблюдаем наличие различных «кодексов чести»: от «рыцарского» и «дворянского» – до современных, связанных с профессиональной деятельностью, национальным и корпоративным факторами. Данный перечень категорий будет неполным, если обойти вниманием категорию совести. Но прежде чем говорить о ней, рассмотрим понятие и специфику морального (нравственного) самосознания. ^ Всякий человек, заинтересованный в знании себя, своих возможностей, наклонностей и пороков, обращает луч рефлексии на собственное «я», на текущее состояние своего внутреннего мира. Недостаток или избыток нравственных чувств, норм и принципов, а также ценностей (идеалов), влекут за собой процедуру самообнаружения человека, в первую очередь, как субъекта нравственных отношений, как личности. Эта процедура, затягивающаяся порою на целую жизнь важна и нужна ему, как лицу подотчетному нравственным законам. Поэтому, нравственное самосознание – это высшая ступень в развитии морального сознания (моральных качеств) индивида, на которой он сознает себя как личность, - в рамках социоприродного целого, свое место и предназначение в бытии. Достаточно сложный и тонкий «механизм» работы самосознания описан многократно (вспомним хотя бы Вертера у И.-В.Гете, Родиона Раскольникова у Достоевского или Клима Самгина у Горького). Обратим внимание на то, что способность реализовывать свои идеи и убеждения тесно переплетена с навыком самостоятельного (таки) регулирования действий, вытекающих из них. Поэтому, субъект, наделенный нравственным самосознанием способен: 1) к рефлексии; 2) самоконтролю; 3) критическому переосмыслению имеющихся в собственном сознании моральных установок; 4) к санкционированию «новой» линии поведения, сориентированной на более совершенный образец. Перечисленные функции разворачиваются в сознании самого индивида, но предстают опять-таки, в категориальном срезе. Всем известно понятие «совести», нашего «внутреннего «я»». У А.С.Пушкина есть такие строки: Совесть – когтистый зверь, скребущий сердце, Совесть – нежданный гость, докучный собеседник, Заимодавец грубый, это – ведьма От коей меркнет месяц и могилы… Если от поэтических метафор перейти к этике, то согласимся с тем, что |
Похожие:
 | Ленинский Коммунистический Союз Молодежи Украины, принимая Программу, заявляет о своем видении современного мира, о целях и задачах,... | | Роль спорта и физической культуры в современном обществе. Положение и соотношение друг с другом спорта высших достижений и массового... |
| Основы охраны труда: практикум / Составители: доцент Устименко В. Н., доцент Иванись В. Д. – Симферополь, кэи, 2012. 100 с | | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Российский государственный... |
| Мероприятие проходит при поддержке Департамента по делам молодежи, физической культуры и спорта г. Омска | | Социальный проект по развитию массового спорта и физической культуры среди детей и молодежи «Догони себя» |
| «Судовождение на морских путях», «Эксплуатация электрооборудования и автоматики судов», «Эксплуатация судовых энергетических установок»,... | | Лксму создается и действует на основании добровольности, равноправия, ее членов, в соответствии с этим Уставом и собственными программными... |
| Сша томас Джефферсон в 1807 году, заменив им выражение «состояние мысли». И подобная замена весьма характерна, поскольку наглядно... | | Лксму создается и действует на основании добровольности, равноправия, ее членов, самоуправления, законности и гласности, в соответствии... |