Возвращение 1
Скачать 5.74 Mb.
|
| кундес, не иначе, как «старая мать», ибо так ее называли все в роду Кунанбая. Он ничего не ответил. Таншолпан была самой своенравной из жен его отца. Гордая, честолюбивая, она ни перед кем не знала страха и ей чужда была женская слабость. В молодые годы она стала известной на весь край своим подвигом, когда с пикой в руке кинулась на врагов, угонявших табун, и отбила его. Она родила четверых сыновей-погодков, а младшие жены, родившие мужу сыновей, гордятся этим и держатся всегда уверенно и смело. Так и теперь, Таншолпан не понравилось, что Кунанбай ничего не ответил на ее приветственные слова, и она дерзнула высказать ему: – Подношения свои мы принесли не Кунке, а тебе. Ты хотя и младший сын для меня, но стал главой рода, поэтому и эти мои подношения. Завтра мы все разъедемся и на всю зиму забьемся в свои норы, как мыши, и носа не высунем до весны. Что ж, такова наша женская доля. Вот и хочу тебе дать благословение на прощанье, мой сын. Кроме этого ничего другого я сказать не хотела. Кунанбай, внимательно, усмешливо посмотрев на свою младшую мать, кивнул головой и шутливо заговорил: – Завтра, говоришь, разъедемся? А если не разъедемся, что будешь делать, киши-апа*? Придется тебе удостоить меня подношениями еще раз! Произнеся эти слова, Кунанбай негромко рассмеялся. Вслед за ним рассмеялись и женщины, гостившие в доме. Но хозяйка, с тонким смуглым лицом худощавая женщина, старшая жена Кунанбая, Кунке, воспользовалась хорошим расположением духа строгого супруга и с озабоченным лицом обратилась к нему: – Сегодня я хотела дать распоряжение, чтобы развязывали и снимали вьюки, а завтра ставили юрты. И что же, надо все отменять? Неужели будет еще одна кочевка? Вы замучили нас в неведении, люди не знают, что и делать. Кунке при этом посмотрела не на мужа, а на Майбасара. – Что делать? Жди второго угощения! – рассмеялся вслед за старшим и Майбасар. – Будем кушать еще раз, чего уж тут непонятного! – Вьюки развязывать не надо, и юрту ставить не трудись, – ясно высказался Кунанбай. – Завтра будем кочевать снова. – Оу, милый, дорогой! Это как же? Что еще за новая кочевка? – удивилась Таншолпан и пристально посмотрела ему в лицо. – Откочевываем все вместе. Так и передайте другим – завтра с утра двинемся на Чингиз. Мы присмотрели там места для пастбищ и для аулов. Всем скажите у себя, чтобы готовились в дорогу. Так приказал Кунанбай. На заре, как и было велено, начали собираться. Первыми стянули кошму на юрте Кунке. И все двадцать аулов рода Иргизбай снова поднялись с места и двинулись в направлении срединного Чингиза. На сей раз кочевые караваны не растягивались, как обычно, словно гусиные стаи, а двигались беспорядочной толпой, как утиные стаи при нападении ястреба. Кунанбай наутро отдал спешное распоряжение: – Пусть поторопятся, не мешкают! Не растягиваться! Двигаться всем одновременно! На сборы самое малое время! С этими приказаниями Кунанбай разослал гонцов во все аулы, ко всем старейшинам. И двинувшееся обратно к горам Чингиза большое нестройное кочевье выглядело странно и необычно. Там, у места исхода караванов, по левую сторону от караванной дороги возвышался одинокий высокий холм. Кунанбай в сопровождении Майбасара и своего старшего сына от Кунке, по имени Кудайберды, обогнал шумное кочевье и поднялся на лошади к вершине холма. Под Кунанбаем был рослый гнедой походный конь с длинным хвостом, с вытянутым корпусом. Сидящий на нем массивный всадник высоко вознесся над катившим внизу, мимо горы, шевелившимся потоком кочевого каравана и, наклонив голову, пристально глядел вниз, словно хотел обратиться с воззванием к народу. Рано утром, когда еще и солнце не взошло, в двадцати аулах сборы проходили в полной тишине. Однако потом, когда, с криками подняв верблюдов, тронулись в путь, сразу же в сотни глоток заблеяли ягнята, заголосили верблюжата, отбившиеся от маток, взревели там и тут верблюды, угнетенные тяжкими вьюками и больно захлестнутые жесткими веревками. Заплакали дети, поднятые в такую рань, забранились их матери, зарычали и залаяли озлобленные собаки соседних аулов. Верховые джигиты с отрывистыми криками понеслись в разные стороны, раздавались протяжные возгласы пастухов, гнавших скот, голоса молодых и немолодых мужчин. Когда кочевые караваны тронулись в путь, Кунанбай велел своим помощникам, Камысбаю и сыну Кудайберды: – Скачите оба, созовите ко мне старшин всех аулов! Кудайберды и Камысбай, приняв распоряжение ага-султана, стремглав поскакали вниз с холма, наперерез караванам кочевья. И вот уже оба посыльных: высокий, рослый, с перетянутым тонким станом Кудайберды и широкоплечий джигит Камысбай на стремительном галопе обогнали все кочевье и, повернув лошадей, поскакали навстречу караванному ходу. По пути то один, то другой коротко приостанавливались перед движущимся караваном какого-нибудь аула, переговаривали с кем-то из едущих впереди верховых, затем летели дальше. И тотчас же от этого аула отделялись один или двое и быстро скакали в сторону холма, с видимым усердием нахлестывая лошадей. Пока Кудайберды успел доскакать до хвостового аула кочевья, возле Кунанбая собралось уже всадников тридцать. Восходил погожий безветренный день поздней осени. Небо было чистое. И когда последние всадники поднялись на холм к Кунанбаю – огромный огненный круг солнца взлетел над зубчатой вершиной далекой горы Архат и рассеял во все стороны раскаленные стрелы лучей. Далеко впереди, на пути каравана кочевья, вздымались гряды перевалов Чингиза. Лучи раннего солнца окрасили в золото вершины горного кряжа, уходящего в ошеломительную даль и глубину пространства. Свет ворвался в мир, словно горы только что раскрыли свои тундуки*. Высоко в небо взмыли жаворонки и рассыпали в воздухе над караваном свою утреннюю трель. Певчих пташек было множество, видимо, их потревожил движущийся шумный кочевой караван. А вверху над ним, еле видимый в прозрачной вышине небес, плыл к югу длинный караван журавлей, их резкое трубное курлыкание доносилось до людей как грустные прощальные возгласы: «Кош-кош… Кош-кош…» Когда на взмыленных конях гонцы Кудайберды и Камысбай вернулись на вершину холма, приведя за собой трех последних старейшин, там уже собралось около полсотни всадников. Среди прибывших оказался родственник Кунанбая, сын еще от одной токал отца по имени Жакип. Он подъехал к ага-султану и отдал ему салем. Кунанбай ответил на приветствие и, выпрямившись в седле, коротко приказал: «Вперед!» и дал шенкелей лошади и первым поскакал с горы. Кони грохнули копытами по склону холма, Кунанбай в сопровождении старейшин аулов поскакал в сторону Чингиза. Поток кочевого каравана оттеснился в сторону, давая дорогу своим вождям, пропуская их вперед. Но они смешались с другими всадниками каравана и только постепенно выдвинулись в первые ряды. Впереди всех и в самой середине ехал Кунанбай, с обеих сторон его окружали самые старшие родственники: дядья по отцу, Уркер, Мырзатай, Жортар. Были здесь Жакип, Майбасар, примерно одного с Кунанбаем возраста, братья от младших жен отца, а также многочисленные двоюродные братья помоложе. Кунанбай был единственным сыном у своей матери Зере, старшей жены отца. Таким образом, Большая юрта осталась за ним. Он владеет несметными стадами, пользуется безраздельной властью в огромном краю. К тому же и по возрасту он старше многих своих родственников. В силу чего ни один из представителей его рода не смеет слова молвить против него, во всех двадцати аулах Иргизбая никто даже не подумает выказать свое недовольство. Коли понадобится Кунанбаю поддержка с оружием в руках, каждый не пощадит себя; его могучая воля, властный голос и сила духа покоряют всех, заставляя следовать за ним, сплачивая родовое единство. В хищных набегах на чужие земли, с целью захватить их или покорить враждебный род, каждый из старейшин без слов понимал Кунанбая, следуя его взгляду или одному лишь движению бровей. Строптивых он наказывал тем, что лишал их доли в захватнической добыче, а непокорных укрощал силой. Всех убедил Кунанбай в том, что сплоченность и единение основа родового благополучия. И когда родичи усвоили это, иргизбаи разбогатели. В семейных женских войнах между многочисленными токал-байбише одно лишь появление Кунанбая пресекало все распри. Даже самые своенравные жены-соперницы, в душе готовые растерзать друг дружку, не решались на открытые ссоры, иначе братья мужей или старшие родственники живо наводили порядок, умеряя пыл и молодых, и старых баб кулаками под одобрительные возгласы остальных родичей: «Так и надо ей! Так и надо!» Двадцать аулов, крепко сплотившись вокруг Кунанбая, представляли собой стаю хищников, обитающих в едином логове. Во всем огромном и многочисленном Тобыкты род Иргизбай позволял себе безнаказанно чинить произвол и насилие над другими родами. Они привлекли на свою сторону дальних родственников из племен Топай, Торгай или Котибак, втянули в разные сомнительные дела, а потом их же и полностью подчинили себе. Со многими бедными аулами из родов Анет, Жуантаяк, Сак-Тогалак, Кокше богатый Иргизбай даже роднился, засватывая у них невест, но затем всякими хитроумными способами заставлял их служить своей выгоде. Бывало не раз, что они впутывали кого-нибудь в рискованное дело, заводили в безвыходное положение, а потом являлись в роли друзей-спасителей, чтобы впоследствии затащить его в круг своих сообщников и пособников. Со временем каждый из небольшого и немногочисленного рода Иргизбай оказался в родственных связях со всеми остальными двадцатью аулами, и сложная сеть семейных отношений охватила всех и способствовала еще большему сплочению рода. И в этой кровной системе родственников Кунанбай сумел выдвинуться на самое первое место, стать единоличным властителем. Аткаминеры, следовавшие сейчас за Кунанбаем, даже не считали нужным спросить у него: «Куда мы едем?» Они привыкли думать: что бы Кунанбай ни решил, им от этого плохо не станет, но будет только выгода. Длинный гнедой конь Кунанбая сначала шел неспешно, затем перешел на ровную, без раскачки, стремительную иноходь. Главам двадцати аулов пришлось перевести своих лошадей в галоп или на частую рысь, чтобы поспевать за гнедым иноходцем. Кунанбай ехал на полкорпуса впереди своей свиты, так имам во время молитвы должен быть хотя бы на шаг расстояния впереди остальных молящихся. Первенство ага-султана должно было сохраняться и здесь. Если зарвавшиеся молодые джигиты выдвигались вперед, то старшие тут же сдерживали их, сердито покрикивая: «Куда? Осади!» Пронзительным взглядом своего единственного глаза Кунанбай успевал охватить все вокруг. В его свите среди тех, что отстояли ближе всего к ага-султану, были одни иргизбаи. В аулах же Иргизбая было много пришельцев из других бедных родов, которые пасли скот, стерегли табуны коней, были просто «соседями», пополняли ряды боевиков во время набегов и при нападении чужаков на их земли. Кунанбай со свитой из старейшин далеко опередил кочевой караван Иргизбая. Наконец, остановившись, он объявил акимам всех двадцати аулов, куда, до какого распадка или урочища каждый должен вести своих людей, где ставить юрты. И это не было ни советом, ни обсуждением, выражалось жесткое волеизлияние властителя, отдавались четкие распоряжения, которые были им заранее продуманы. 3 Шесть дней спустя той же караванной дорогой, по которой прошли аулы Кунанбая, тянулись в сторону гор другие кочевья. Шли бокенши и борсаки. Миновав Кызылшокы, они также направились в срединную часть Чингиза. Кочевья эти не перегоняли с собой больших стад, но по людскому составу они были многочисленны. Аулы шли разрозненно, растянувшись в беспорядочные неравномерные орды. Конных кочевников было мало, на лошадях ехали только погонщики да несколько женщин. Остальные, большей частью дети и старики, были разбросаны по вьючным верблюдам. Можно было подумать, что эти аулы уже отогнали свои табуны на зимние пастбища и оставили при себе лишь самое необходимое количество лошадей. Иные джигиты ехали на верблюдах-двухлетках, сидели на спинах гужевых волов. Однако отсутствие в достаточном количестве лошадей объяснялось только лишь бедностью кочующих родов. Из всех аулов более зажиточными выглядели аулы Суюндика и Сугира, что из рода Бокенши, и караваны Жексена, из рода Борсак. Старейшины, окруженные отрядом в два десятка молодых джигитов, ехали молча, с сумрачным видом, не было слышно ни смеха, ни веселых возгласов. Серые лица людей, серые чапаны и ветхие потемневшие полушубки серого цвета сливались с тусклым, пасмурным осенним небом. Вид движущегося кочевья не радовал глаз, и вожак кочевья, аткаминер Суюндик, был мрачен и невесел. Народ ждал от него решительных действий и указаний, он знал это, но не мог побороть в себе подспудной неуверенности и страха. – Посмотрим на месте, – негромко произнес он среди всеобщего настороженного безмолвия. – Встретимся с ним на месте и поговорим. Пусть сам скажет, почему бросил всех и увел на зимники один лишь Иргизбай. – На месте посмотрим… Там и поговорим… Пусть он сам скажет… – повторили за Суюндиком старейшины Сугир и Жексен. Все едущие рядом, молодые и старые, не были спокойны. После того, как Кунанбай необычно рано провел осеннюю стрижку и откочевал на зимники, люди почуяли неладное. Вскоре остальные роды тоже быстро провели стрижку овец раньше времени и поспешили вслед за Иргизбаем. Все лето Кунанбай искоса посматривал на Бокенши и Борсак – народ чувствовал это. Несколько раз ага-султан находил повод, чтобы выразить свое недовольство по отношению к ним. Обеспокоенный Суюндик поехал к старшему, Божею, посоветоваться, но и Божей ничего не мог объяснить и утешить его. Получив тревожную весть, что Кунанбай повел иргизбаев на Чингиз, Суюндик спешно поднял своих людей и направился следом. И другие аулы также, чуя неладное, тоже быстро поднялись и двинулись к зимовьям как сторонники иргизбаев, так и противники, в том числе Божей и Тусип. Кочевые караваны, восходя на склоны Чингиза, стали расходиться по ущельям и распадкам, направляясь к своим обжитым зимовьям. У Бокенши на Чингизе зимние пастбища были не столь уж и просторны, срединным участком являлось жексеновское зимовье Карашокы, где весною был казнен Кодар. Аулы Суюндика и Жексена не расходились, вместе добрались до реки и направились вдоль берега. Передовая группа конников двинулась вверх по мелкой воде, минуя непроходимые тугайные леса. И по речному проходу в горной гряде они вышли на зеленый лог у подножия горы Карашокы. Впереди показался утес, с которого был сброшен Кодар. И тут бокенши и борсаки были насмерть удивлены тем, что увидели. Вся трава на широком логу была скошена и старательно убрана в стога. Загон зимника Жексена тесно забит множеством чьих-то коров, верблюдов. Чуть дальше утеса вольготно расположился аул из чистых, белых юрт. Вокруг них жизнь бурно кипела, прыгали, блеяли ягнята, бегали дети, поднимался кизячный дым над очагами. Зимовье Жексена, стало быть, больше ему уже не принадлежало, стоянку занял чей-то прибывший раньше аул. На отлогой возвышенности, ведущей к вершине утеса, паслись кони. Это был огромный косяк, крайние лошади выбрались на оба боковых склона широкого распадка. Кони рыжеватой и саврасой масти – без всякого сомнения, это был табун Кунанбая. – Ойбай, вот она, божья кара! – воскликнул Жексен, схватившись за голову. – Суюндик, родной мой, что мне делать? Что делать? – И он заплакал. – Беда, – только и вымолвил Суюндик. – Про такую беду и говорят: «Джайлау твои сожрал враг, зимник твой слизнул пожар». – Он тяжко вздохнул и больше не сказал ни слова. До них уже доходили разные слухи, что Кунанбай готовит что-то зловещее, но они никак не ожидали, что он решится на такое вероломство. – Дьявол! Не у одного Жексена захватили землю, поди, у всего рода Борсак и у Бокенши! – диким голосом закричал Жетпис. – Увидите! Все зимники бокенши наверняка теперь у него! Да лучше смерть, чем жить и терпеть такой позор! Несколько молодых джигитов, хлестнув лошадей, вылетели вперед из рядов толпы. – Землю отнять – душу убить! |
Похожие:
 | Творчество классика английской литературы XX столетия Ивлина Во (1903‑1966) хорошо известно в России. «Возвращение в Брайдсхед» (1945)... | | Русский язык в постсоветском мире: уход и возвращение? Опыт Монголии. Материалы Международной научно-практической конференции, Улаанбатар,... |
| | ||
| Амора Гуань-Инь Плеядеанские практики Божественного Потока: Возвращение к Источнику Бытия | | И тогда я отвечу "Деймона". Ты не поверишь, если не видел нас всего пару дней назад |
| И тогда я отвечу "Деймона". Ты не поверишь, если не видел нас всего пару дней назад | | Сколько энергии в природе расходуется на разложение и возвращение веществ в биогеохимический кругооборот |
| И тогда я отвечу "Деймона". Ты не поверишь, если не видел нас всего пару дней назад | | Душепопечительский православный центр имени Святого Праведного Иоанна Кронштадского http |