Возвращение 1
Скачать 5.74 Mb.
|
Абаю уже надо было возвращаться домой. Он пришел к Андрееву проститься. – Ты молод годами, но уже думаешь о своем народе, переживаешь и болеешь за него, – сказал ему Андреев. – Ты добрый человек, у тебя великая душа. Но чтобы по-настоящему служить народу, тебе надо получить много всяких знаний. Учиться тебе надо! – Учиться! Да я только об этом и мечтаю! Но только – где? В школу не пойдешь, уже перерос… А можно ли как-нибудь без школы учиться? Адвокат уверил его, что возраст не помеха и что образоваться можно и самоучкой. Он привел примеры, назвал имена людей, которые за образование начинали браться к сорока годам и потом становились крупными учеными. «Акбас Андреевич» убедительно объяснил, как можно учиться и без школы, твердо пообещал, что сам найдет для него самых надежных учителей. Абаю нужно только решиться на это, засесть за книги и работать. И необходимые знания придут к нему. Радость Абая была безгранична. Он почувствовал, что распался узел косной судьбы, завязанный на нем, – и перед ним раскрывались просторы совершенно новой жизни. Он с затаенным волнением на сердце возвращался в родные края, чтобы там, от самых близких и родных людей, получить благословение на эту новую жизнь света. В Жидебае, по возвращении, молодой Абай задержался ненадолго. Дильда и мать Улжан сразу согласились с его решением, а остальных он и спрашивать не стал. Отправил в Семипалатинск Мырзахана, который отогнал лошадь, чтобы там заколоть ее на согым. Необходимо еще было – достать денег, и Абай отослал в город невыделанные шкуры и несколько голов крупного скота на продажу. Отдав эти распоряжения, вскоре и сам собрался в дорогу. Этим летом Дильда родила ему третьего ребенка. Крошечный Абдрахман уже мог громко смеяться, и Абай почувствовал, что наконец-то у него проснулись отцовские чувства. Все дети родились похожими на мать, волосами были рыжеватыми, кожа была не смуглая, как у отца, а светлая, как у Дильды, дочери степных аристократов. И этот последний ребенок, Абдрахманчик, тоже был светленький, с продолговатым тонким личиком, вполне аристократическим уже, – но лишь только с этим ребенком пришла в сердце Абая подлинная отцовская нежность. Абай простился с Дильдой наедине. Прощание было немногословным. Меж ними давно установилось взаимное согласие, их связывало ровное, искреннее чувство доброго супружества. Всегда сдержанная, скупая на слово, Дильда и сейчас была не очень щедра в выражении чувств. Лишь сказала мужу: – Дома у тебя остаются старая мать и маленькие дети. Не забывай о них, а обо мне не надо тревожиться. Буду ждать, но постарайся долго не задерживаться, и навещай, если получится, чаще! – И она сдержанно улыбнулась. Ни вздохов, ни слез не было, о глубоком волнении говорили только ее дрожащее дыхание и тихий голос. Натура открытая, смелая, она не таила в себе ничего невысказанного, подавленного, и высказывалась всегда прямо, во всеуслышание. Но сейчас она была тиха и немногословна. Абай с участием взглянул на нее, ласково тронул за плечо. – Я еду не развлекаться, Дильда. Я хочу добыть самое ценное, что только есть в этой жизни. Хочу уважать себя, запомни это… Он сам одел теплее маленького Абдрахманчика, взял его на руки, и вместе с женой пошел в дом матери. Улжан заметно постарела за последние годы. Когда сын вошел, она, обернувшись к двери, смотрела на него большими, все еще прекрасными глазами. Взяла из рук Абая ребенка, прижала его личико к своему лицу, затем передала мальчика Дильде. С грустным видом притянула к себе сына, опустившегося рядом, и поцеловала его в голову. На бледном ее лице выражалось глубокое материнское волнение. – Свет мой ясный, покойная бабушка тебя называла – «единственный мой»… Все остальные дети для нее были одно, а ты – другое. Помнится, как во время твоей болезни она молила Бога: «Огради, Кудай, душу светоча моего от зла, жестокости и беспощадности, присущих другим…» Она ушла от нас с этим благословением тебе… Улжан замолчала. Абай хорошо помнил те слова молитвы Зере: мать немного изменила их… – Вот и пришло твое время, – заговорила она далее. – Перед тобою лежит поле сражения. Иди и сражайся, будь батыром, сынок! Как тебе добыть победу – ты сам знаешь лучше нас. И не быть нам никогда путами на твоих ногах, сын мой! Да благословит тебя Аллах! Абай, как и в детстве, простился с нею молча, обняв и поцеловав ее. Весь аул вышел на улицу, чтобы проводить. Абай уже сидел в седле, когда мать снова окликнула его. – Абайжан, ты бы заехал по пути в аул Тойгулы! Отец поехал туда главным сватом, взял всех своих, просил и наш очаг присоединиться к нему. Но мне это трудно, а если и тебя не будет там, отец может обидеться, Поезжай, сынок, погостишь немного – и дальше поедешь! – попросила Улжан. Абай обещал заехать. Попрощался и тронулся в путь. Аул Тойгулы, о котором говорила Улжан, был не совсем по пути Абаю. Он лежал в стороне, на склоне горы Орда, расположенный чуть ближе к Семипалатинску, чем Жидебай. Бай Тойгулы был из племени Мамай. Этой зимою Кунанбай решил с ним породниться. Зима прошла спокойная, на тебеневках скот отменно поднялся, поэтому Тойгулы условился, не откладывая, назначить срок сватовства. Вот и поехал Кунанбай сговариваться насчет невесты в Мамай, с большой толпой родичей. Его сопровождали Каратай, Жумабай, Жакип и другие почтенные старики. Абай и Ербол прибыли туда вместе с ними. Все три дома Тойгулы были полны гостей, повсюду стоял веселый шум, раздавался смех, шли разговоры. И как всегда – больше всего было слышно премудрого Каратая, его уверенный бойкий голос не умолкал. Потолковав о самых разных вещах, старики, как и положено им, стали сравнивать прежние времена с днями нынешними, и нашли их никуда не годными. Каратай говорил о годах своей молодости, вспомнил, как славно жили отцы и деды, и заметил, что в настоящем все стало хуже: люди мельчают и, словно скот во время джута, теряют все главное в своих достоинствах… Абай усмехнулся и, не выдержав, стал возражать: – Прежние времена были, наверное, хороши тем, что соседние роды могли сколько угодно устраивать набеги на мирные аулы и вволю грабить друг друга! Старики, женщины и дети не могли ни спать спокойно, ни есть без страха. На дорогах между Сыбаном и Тобыкты, между Тобыкты и Семипалатиском одинокому путнику небезопасно было ездить. Могли отнять коня, ограбить, убить! Ничего себе, хороши были прежние времена, что и говорить! – Так говорил Абай в ответ на слова велеречивого Каратая. Но старики возмущенно загудели, слушать не захотели молодого Абая. Прошлое представлялось им в немеркнувшей славе и красоте, в неиссякаемом степном изобилии и богатстве. – И народ наш был крупнее и завиднее! – покачивая седыми бородами, говорили аксакалы. Кунанбай решительно поддержал их и привел неоспоримые доводы: – Каждое новое поколение все ближе подходит к концу света. Люди вырождаются, человечество чахнет, восходя к своей старости и приближаясь к смерти. Наше время было ближе к временам Пророка, а потому и люди были лучше, чем сейчас. Абай и на это немедленно отозвался. Он воспрянул, чувствуя подъем души, словно акын перед словесным поединком. И он жаждал открытой борьбы. – Добро и благодеяния человеческие не привязаны ко времени или определенному месту, – возразил Абай. – Вершина Алатау близка к солнцу, но на ней лежит вечный снег, а у подножия горы цветут цветы, зеленеет трава, висят на деревьях ароматные плоды. И все живое благословляет тепло долин. Абуталиб, дядя пророка, был еще ближе к нему, чем вы, а ведь в вере был не сильнее вас! – Так сказал Абай. И все гости, бывшие вокруг них, невольно рассмеялись, а старики, сидевшие рядом с Кунанбаем, выжидающе посмотрели на него. Тот потемнел лицом и сердито прикрикнул на сына: – Замолчи! Довольно! Абай развел руками и смолк, потупившись. Смех вокруг мгновенно оборвался, в комнате наступила неловкая тишина. Премудрый Каратай в душе восхищался Абаем. Он ткнул кулаком в колено рядом сидящего Жакипа и шепнул ему: – Гляди-ка, и шагу ступить не дает! Берет мертвой хваткой… Вскоре подали мясо. После трапезы Абай с Ерболом стали одеваться, готовясь отправиться в путь. Когда они пошли к лошадям, вслед за джигитами вышел из дома Кунанбай. Он окликнул сына, повел его за собой к каменистому холмику. Отец с сыном остались наедине после долгого-долгого перерыва. Кунанбай холодно посмотрел на сына. – Ты учился, приобрел знания, с тобой занимался наставник. Мы росли невеждами. Но почему знания твои и воспитание твое отнюдь не внушают тебе проявить уважение к отцу в присутствии посторонних? Какие достоинства в себе ты выказываешь, заставляя отца спотыкаться и падать через твои подножки? – дрогнувшим голосом спросил Кунанбай. Это означало, что отец с горечью признавал свое поражение. Абай с какой-то внезапной робостью и невольной жалостью посмотрел на старого отца. Властное, каменное лицо властителя и владетеля теперь словно сморщилось и уменьшилось. Массивный, как каменная глыба, Кунанбай сгорбился и словно высох. В упреках сыну звучало что-то беспомощное, почти детское. И Абаю в душе предстало: почтение к старшим – долг молодых; почтение к отцу – долг сына. – Отец, ваши слова справедливы. Я виноват. Простите меня! Абаю было тягостно. Он надеялся, что на этом их разговор закончится. Но Кунанбай хотел говорить дальше. После недолгой паузы он начал: – Я давно при случае собирался поговорить с тобой. Выслушай меня. Я замечаю в тебе три недостатка. – Говорите, отец, – сказал Абай и поднял глаза на Кунанбая. – Первое – ты не умеешь различать, что по-настоящему дорого, а что есть ничего не стоящая пустяковина. Все, что сам имеешь, не ценишь. Расточаешь свои сокровища на легкомысленные пустые развлечения. Ты слишком прост и доступен, как озеро с отлогими берегами. Воду в таком озере и собаки лакают, и скотина ногами мутит. Второе – ты не умеешь разбираться в друзьях и врагах, ты не относишься к друзьям как друг, а к врагам как враг. Ты ничего не можешь утаить в себе, ты слишком открыт. Человек, который должен вести людей за собой, не может быть таким. Он не сумеет держать в руках народ… И третье – ты начинаешь липнуть к русским. Твоя душа постепенно склоняется к ним, а это значит, что вскоре каждый мусульманин станет чуждаться тебя. – Так говорил Кунанбай сыну. Абай насторожился. Вдруг со всей ясностью осознал, на что обрушивал свои удары Кунанбай: на то, что определилось для Абая как самая заветная мечта всей жизни. Теперь, осознанно избрав свой новый путь, Абай видел опору для себя именно во всем том, что так яростно осуждал отец. Но Кунанбай верно определил душевные свойства своего сына. Не сказал только об одном – Абай никому, никакой чужой воле не хотел подчинять свою волю. Никому в мире. И отцу тоже. Абая охватило волнение, как недавно в доме, и он решил говорить, не молчать – даже из жалости к старому отцу. – Я не могу принять ни одного из ваших упреков, отец. Я убежден, что я прав. Вы говорите, что я как озеро с отлогими берегами. Но разве лучше быть водой из глубокого колодца, которую может достать только тот, у кого есть веревка, и есть сильные руки, способные вытянуть полное ведро? А я предпочитаю быть доступной водой для всех детей, стариков и для всех, у кого слабые руки. Во-вторых, вы сказали, каким должен быть человек, который сможет удержать народ, если он поведет его за собой. А по-моему, народ некогда был, как стадо овец, которому пастух крикнет: «Айт!» – и он побежит, потом крикнет: «Шайт!» – и он начнет пастись. Впоследствии народ стал похож на стадо верблюдов. Кинут камень перед ними, крикнут: «Шок!» – они остановятся, оглянутся, и только тогда повернут в ту сторону, в какую захотят их направить. А теперь у народа не осталось прежнего послушания и покорности. Теперь народ стал как табун степных лошадей – они послушны только тому, кто готов разделить с ними все невзгоды: и мороз, и снежный буран, кто ради них забывает про свой теплый дом, для которого постелью станет снег, а подушкой – кусок льда. В-третьих, вы сказали о русских. И для народа, и для меня самого, я думаю, самым дорогим, бесценным является знание. Свет разума, свет искусства – самый яркий свет, и он горит там, у русских. И если я могу получить этот свет от них, то почему я должен чуждаться их, отец? Если я откажусь стремиться к свету, то чести мне это не прибавит, я так и останусь невеждой. Кому от этого станет легче? – Так сказал Абай. Выслушав его, Кунанбай сделался, необычно для него, тих и печален. Он грустно вздохнул. Впервые сын почувствовал в нем обычную человеческую слабость. Однако ни тот и ни другой не вымолвили ни слова. Абай попрощался и ушел. Кунанбай остался в одиночестве, сидел на верху каменного холмика, погрузившись в тяжелую думу. Он снова проиграл. И поражение потерпел на этот раз от родного сына. Жизнь со всех сторон наступает на него, говорит ему без всяких обиняков: «Эй! Ты ослабел! Пришла пора твоей старости». И выталкивает на обочину дороги. Слова сына, которые только что пришлось услышать, несли в себе и другой, невысказанный, зловещий и суровый салем: «Твое время навсегда прошло». Абаю по необходимости надо было сначала заехать в Карашокы. Выехав из Орды, он с Ерболом отправился туда напрямик по бездорожью. Снег на земле лежал тонким слоем. Выбравшись к подножию Есембая, они вышли на торную дорогу возле становища Такырбулак. Это была та холмистая степная долина, по которой он когда-то возвращался домой после учебы в городе – истосковавшийся по родному аулу бледный школяр медресе. Тогда степь зеленела свежей весенней травой, сейчас ровная снежная пелена укрывала ту же землю, эту же степь. Гладкие безлесые холмы однообразно белели в окружающем просторе, словно безучастные ко всему, заблудившиеся во времени призраки минувших дней. Или это были призраки всей миновавшей безрадостной, однообразной, тоскливой кочевой жизни его тысячелетнего народа? Когда-то школяр медресе безостановочно скакал по этой степи, в нетерпении сердца стремясь поскорее добраться до прекрасного, как рай, милого родного аула, в котором он найдет блаженную радость. Теперь он едет назад в город, и все с той же надеждой в сердце. Ему уже двадцать пятый год. Многих лет вереница проходит перед его внутренним взором. Его жизненная дорога то уходила в глухие темные лесные дебри, то взбегала на высокий перевал. Теперь он держит путь к новой невиданной вершине. Дорога жизни привела его на эти выси. Здесь некогда слабый росток пробился сквозь каменистую почву на верхушке каменного утеса. Появился в мире маленький саженец чинары. И вот с годами она выросла, окрепла – стоит на скале молодая чинара, вся в цвету, полная жизненных сил. И теперь уже ей не страшны ни зима, ни морозы, ни даже свирепые горные ураганы. |
Похожие:
 | Творчество классика английской литературы XX столетия Ивлина Во (1903‑1966) хорошо известно в России. «Возвращение в Брайдсхед» (1945)... | | Русский язык в постсоветском мире: уход и возвращение? Опыт Монголии. Материалы Международной научно-практической конференции, Улаанбатар,... |
| | ||
| Амора Гуань-Инь Плеядеанские практики Божественного Потока: Возвращение к Источнику Бытия | | И тогда я отвечу "Деймона". Ты не поверишь, если не видел нас всего пару дней назад |
| И тогда я отвечу "Деймона". Ты не поверишь, если не видел нас всего пару дней назад | | Сколько энергии в природе расходуется на разложение и возвращение веществ в биогеохимический кругооборот |
| И тогда я отвечу "Деймона". Ты не поверишь, если не видел нас всего пару дней назад | | Душепопечительский православный центр имени Святого Праведного Иоанна Кронштадского http |