Джеймс Джойс. Собрание сочинений в 3 томах (`Знаменитая Книга`) – Джеймс Джойс Улисс Эпизод 11
Скачать 11.79 Mb.
|
Эпизод 6350 Мартин Каннингем, первый, просунул оцилиндренную голову внутрь скрипучей кареты и, ловко войдя, уселся. За ним шагнул мистер Пауэр, пригибаясь из-за своего роста. – Садитесь, Саймон. – После вас, – сказал мистер Блум. Мистер Дедал надел живо шляпу и поднялся в карету, проговорив: – Да-да. – Все уже здесь? – спросил Мартин Каннингем. – Забирайтесь, Блум. Мистер Блум вошел и сел на свободное место. Потом взялся за дверцу и плотно притянул ее, пока она не закрылась плотно. Продел руку в петлю и с серьезным видом посмотрел через открытое окошко кареты на спущенные шторы соседских окон. Одна отдернута: старуха глазеет. Приплюснула нос к стеклу: побелел. Благодарит небо, что не ее черед. Поразительно, какой у них интерес к трупам. Рады нас проводить на тот свет так тяжко родить на этот. Занятие в самый раз по ним. Шушуканье по углам. Шмыгают неслышно в шлепанцах боятся еще проснется. Потом прибрать его. Положить на стол. Молли и миссис Флеминг стелют ложе351. Подтяните слегка к себе. Наш саван. Не узнаешь кто тебя мертвого будет трогать. Обмыть тело, голову. Ногти и волосы, кажется, подрезают. Часть на память в конвертик. Потом все равно отрастают. Нечистое занятие. Все ждали, не говоря ни слова. Наверно, венки выносят. На что-то твердое сел. А, это мыло в заднем кармане. Лучше убрать оттуда. Подожди случая. Все ждали. Потом спереди донеслись звуки колес – ближе – потом стук копыт. Тряхнуло. Карета тронулась, скрипя и покачиваясь. Послышались другие копыта и скрипучие колеса, сзади. Проплыли соседские окна и номер девятый с открытой дверью, с крепом на дверном молотке. Шагом. Они еще выжидали, с подпрыгивающими коленями, покуда не повернули и не поехали вдоль трамвайной линии. Трайтонвилл-роуд. Быстрей. Колеса застучали по булыжной мостовой, и расшатанные стекла запрыгали, стуча, в рамах. – По какой это он дороге? – спросил мистер Пауэр в оба окошка. – Айриштаун, – ответил Мартин Каннингем. – Рингсенд. Брансвик-стрит. Мистер Дедал, поглядев наружу, кивнул. – Хороший старый обычай352, – сказал он. – Отрадно, что еще не забыт. С минуту все смотрели в окна на фуражки и шляпы, приподнимаемые прохожими. Дань уважения. Карета, миновав Уотери-лейн, свернула с рельсов на более гладкую дорогу. Взгляд мистера Блума заметил стройного юношу в трауре и широкополой шляпе. – Тут мимо один ваш друг, Дедал, – сказал он. – Кто это? – Ваш сын и наследник. – Где он там? – спросил мистер Дедал, перегибаясь к окну напротив. Карета, миновав улицу с доходными домами и развороченной, в канавах и ямах, мостовой, свернула, накренившись, за угол и снова покатила вдоль рельсов, громко стуча колесами. Мистер Дедал откинулся назад и спросил: – А этот прохвост Маллиган тоже с ним? Его fidus Achates353? – Да нет, он один, – ответил мистер Блум. – От тетушки Салли, надо думать, – сказал мистер Дедал. – Эта шайка Гулдингов, пьяненький счетоводишка и Крисси, папочкина вошка-сикушка354, то мудрое дитя, что узнает отца355. Мистер Блум бесстрастно усмехнулся, глядя на Рингсенд-роуд. Братья Уоллес, производство бутылок. Мост Доддер. Ричи Гулдинг с портфелем стряпчего. Гулдинг, Коллис и Уорд, так он всем называет фирму. Его шуточки уже сильно с бородой. А был хоть куда. Воскресным утром танцевал на улице вальс с Игнатием Галлахером356, на Стеймер-стрит, напялив две хозяйкины шляпы на голову. Ночи напролет куролесил. Теперь начинает расплачиваться: боюсь, что эта его боль в пояснице. Жена утюжит спину. Думает вылечиться пилюльками. А в них один хлеб. Процентов шестьсот чистой прибыли. – Связался со всяким сбродом, – продолжал сварливо мистер Дедал. – Этот Маллиган, вам любой скажет, это отпетый бандит, насквозь испорченный тип. От одного его имени воняет по всему Дублину. Но с помощью Божией и Пресвятой Девы, я им особо займусь, я напишу его матери, или тетке, или кто она там ему такое письмо, что у нее глаза полезут на лоб. Я тыл ему коленом почешу357, могу вас заверить. Он силился перекричать громыханье колес: – Я не позволю, чтобы этот ублюдок, ее племянничек, губил бы моего сына. Отродье зазывалы из лавки. Шнурки продает у моего родича, Питера Пола Максвайни358. Не выйдет. Он смолк. Мистер Блум перевел взгляд с его сердитых усов на кроткое лицо мистера Пауэра, потом на глаза и бороду Мартина Каннингема, которые солидно покачивались. Шумливый человек, своевольный. Носится со своим сыном. И правильно. Что-то после себя оставить. Если бы Руди, малютка, остался жить. Видеть, как он растет. Слышать голосок в доме. Как идет рядом с Молли в итонской курточке359. Мой сын. Я в его глазах. Странное было бы ощущение. От меня. Слепой случай. Это видно тем утром на Реймонд-террас она из окна глядела как две собаки случаются под стеной не содейте зла360. И сержант ухмылялся. Она была в том палевом халате с прорехой, так и не собралась зашить. Польди, давай мы. Ох, я так хочу, умираю. Так начинается жизнь. Потом в положении. Пришлось отменить концерт в Грейстоуне. Мой сын в ней. Я мог бы его поставить на ноги. Мог бы. Сделать самостоятельным. Немецкому научить. – Мы не опаздываем? – спросил мистер Пауэр. – На десять минут, – сказал Мартин Каннингем, посмотрев на часы. Молли. Милли. То же самое, но пожиже. Ругается как мальчишка. Катись колбаской! Чертики с рожками! Нет, она милая девчушка. Станет уж скоро женщиной. Моллингар. Дражайший папулька. Студент. Да, да: тоже женщина, Жизнь. Жизнь. Карету качнуло взад-вперед и с ней четыре их ту лова. – Корни мог бы нам дать какую-нибудь колымагу поудобней, – заметил мистер Пауэр. – Мог бы, – сказал мистер Дедал, – если бы он так не косил. Вы меня понимаете? Он прищурил левый глаз. Мартин Каннингем начал смахивать хлебные крошки со своего сиденья. – Что это еще, Боже милостивый? – проговорил он. – Крошки? – Похоже, что кто-то тут устраивал недавно пикник, – сказал мистер Пауэр. Все привстали, недовольно оглядывая прелую, с оборванными пуговицами, кожу сидений. Мистер Дедал покрутил носом, глядя вниз, поморщился и сказал: – Или я сильно ошибаюсь… Как вам кажется, Мартин? – Я и сам поразился, – сказал Мартин Каннингем. Мистер Блум опустился на сиденье. Удачно, что зашел в баню. Ноги чувствуешь совершенно чистыми. Вот только бы еще миссис Флеминг заштопала эти носки получше. Мистер Дедал, отрешенно вздохнув, сказал: – В конце концов, это самая естественная вещь на свете. – А Том Кернан появился? – спросил Мартин Каннингем, слегка теребя кончик бороды. – Да, – ответил мистер Блум. – Он едет за нами с Хайнсом361и с Недом Лэмбертом. – А сам Корни Келлехер? – спросил мистер Пауэр. – На кладбище, – сказал Мартин Каннингем. – Я встретил утром Маккоя, – сообщил мистер Блум, – и он сказал, тоже постарается приехать. Карета резко остановилась. – Что там такое? – Застряли. – Где мы? Мистер Блум высунул голову из окна. – Большой канал, – сказал он. Газовый завод. Говорят, вылечивает коклюш. Повезло, что у Милли этого не было. Бедные дети. Сгибаются пополам в конвульсиях, синеют, чернеют. Просто кошмар. С болезнями сравнительно легко обошлось. Одна корь. Чай из льняного семени. Скарлатина, эпидемии инфлюэнцы Рекламные агенты смерти. Не упустите такого случая. Вон там собачий приют. Старый Атос, бедняга! Будь добрым к Атосу, Леопольд, это мое последнее желание. Да будет воля твоя. Слушаемся их, когда они в могиле. Предсмертные каракули. Он себе места не находил, тосковал. Смирный пес. У стариков обычно такие. Капля дождя упала ему на шляпу. Он спрятал голову и увидел, как серые плиты моментально усеялись темными точками. По отдельности. Интересно. Как через сито. Я так и думал, пойдет. Помнится, подошвы скрипели. – Погода меняется, – спокойно сообщил он. – Жаль, быстро испортилась, – откликнулся Мартин Каннингем. – Для полей нужно, – сказал мистер Пауэр. – А вон и солнце опять выходит. Мистер Дедал, воззрившись через очки на задернутое солнце, послал немое проклятие небесам. – Не надежнее, чем попка младенца, – изрек он. – Поехали. Колеса с усилием завертелись снова, и торсы сидящих мягко качнуло. Мартин Каннингем живее затеребил кончик бороды. – Вчера вечером Том Кернан был грандиозен, – сказал он. – А Падди Леонард362его передразнивал у него на глазах. – О, покажите-ка нам его, Мартин, – оживился мистер Пауэр. – Сейчас вы, Саймон, услышите, как он высказался про исполнение «Стриженого паренька»363Беном Доллардом. – Грандиозно, – с напыщенностью произнес Мартин Каннингем. – ^ . – Проникновенное, – со смехом повторил мистер Пауэр. – Это словечко у него просто пунктик. И еще – ретроспективное упорядочение. – Читали речь Дэна Доусона364? – спросил Мартин Каннингем. – Я нет, – сказал мистер Дедал. – А где это? – В сегодняшней утренней. Мистер Блум вынул газету из внутреннего кармана. Я еще должен поменять книгу для нее. – Нет-нет, – сказал поспешно мистер Дедал. – Потом, пожалуйста. Взгляд мистера Блума скользнул по крайнему столбцу, пробежав некрологи. Каллан, Коулмен, Дигнам, Фоусетт, Лаури, Наумен, Пик, это какой Пик, не тот, что служил у Кроссби и Оллейна? нет, Секстон, Эрбрайт. Черные литеры уже начали стираться на потрепанной и мятой бумаге. Благодарение Маленькому Цветку365. Горькая утрата. К невыразимой скорби его. В возрасте 88 лет, после продолжительной и тяжелой болезни. Панихида на тридцатый день. Квинлен. Да помилует Иисус Сладчайший душу его. Уж месяц как Генри ушел без возврата В обители вечной он пребывает Семейство скорбит над жестокой утратой На встречу в горнем краю уповая. А я конверт разорвал? Да. А куда положил письмо, после того как перечитывал в бане? Он ощупал свой жилетный карман. Тут. Генри ушел без возврата. Пока у меня еще есть терпение. Школа. Лесосклад Мида. Стоянка кэбов. Всего два сейчас. Дремлют. Раздулись, как клещи. Мозгов почти нет, одни черепные кости. Еще один трусит с седоком. Час назад я тут проходил. Извозчики приподняли шапки. Спина стрелочника неожиданно выросла, распрямившись, возле трамвайного столба, у самого окна мистера Блума. Разве нельзя придумать что-нибудь автоматическое чтобы колеса сами гораздо удобней? Да но тогда этот парень потеряет работу? Да но зато еще кто-то получит работу, делать то, что придумают? Концертный зал Эншент. Закрыт сегодня. Прохожий в горчичном костюме, с крепом на рукаве. Некрупная скорбь. Четверть траура. Женина родня, скажем. Они проехали мрачную кафедру святого Марка, под железнодорожным мостом, мимо театра «Куинз»: в молчании. Рекламные щиты. Юджин Стрэттон366, миссис Бэндмен Палмер. А не сходить ли мне на «Лию» сегодня вечером? Говорил ведь что. Или на «Лилию Килларни»367? Оперная труппа Элстер Граймс. Новый сенсационный спектакль. Афиши на будущую неделю, еще влажные, яркие. «Бристольские забавы»368. Мартин Каннингем мог бы достать контрамарку в «Гэйети». Придется ему поставить. Шило на мыло. Он придет днем. Ее песни. Шляпы Плестоу. Бюст сэра Филипа Крэмптона у фонтана. А кто он был-то? – Как поживаете? – произнес Мартин Каннингем, приветственно поднося ладонь ко лбу. – Он нас не видит, – сказал мистер Пауэр. – Нет, видит. Как поживаете? – Кто? – спросил мистер Дедал. – Буян Бойлан, – ответил мистер Пауэр. – Вон он, вышел проветриться. В точности когда я подумал. Мистер Дедал перегнулся поприветствовать. От дверей ресторана «Ред бэнк» блеснул ответно белый диск соломенной шляпы – скрылся. Мистер Блум осмотрел ногти у себя на левой руке, потом на правой руке. Да, ногти. Что в нем такого есть что они она видит? Наваждение. Ведь хуже не сыщешь в Дублине. Этим и жив. Иногда они человека чувствуют. Инстинкт. Но этакого гуся. Мои ногти. А что, просто смотрю на них: вполне ухожены. А после: одна, раздумывает. Тело не такое уже упругое. Я бы заметил по памяти. Отчего так бывает наверно кожа не успевает стянуться когда с тела спадет. Но фигура еще на месте. Еще как на месте. Плечи Бедра. Полные. Вечером, когда одевалась на бал. Рубашка сзади застряла между половинок. Он зажал руки между колен и отсутствующим, довольным взглядом обвел их лица. Мистер Пауэр спросил: – Что слышно с вашим турне, Блум? – О, все отлично, – отвечал мистер Блум. – Мнения самые одобрительные. Вы понимаете, такая удачная идея… – А вы сами поедете? – Нет, знаете ли, – сказал мистер Блум. – Мне надо съездить в графство Клэр по одному частному делу. Идея в том, чтобы охватить главные города. Если в одном прогоришь, в других можно наверстать. – Очень правильно, – одобрил Мартин Каннингем. – Сейчас там Мэри Андерсон369. – А партнеры у вас хорошие? – Ее импресарио Луис Вернер, – сказал мистер Блум. – О да, у нас все из самых видных. Дж.К.Дойл и Джон Маккормак370я надеюсь и. Лучшие, одним словом. – И Мадам, – добавил с улыбкой мистер Пауэр. – Хоть упомянем последней, все равно первая. Мистер Блум развел руками в жесте мягкой учтивости и снова сжал руки. Смит О'Брайен. Кто-то положил букет у подножия. Женщина. Наверно, годовщина смерти. Желаем еще многих счастливых. Объезжая статую Фаррелла371, карета бесшумно сдвинула их несопротивляющиеся колени. Ркии: старик в темных лохмотьях протягивал с обочины свой товар, разевая рот: ркии. – Шну-ркии, четыре на пенни. Интересно, за что ему запретили практику. Имел свою контору на Хьюм-стрит. В том же доме, где Твиди, однофамилец Молли, королевский адвокат графства Уотерфорд. Цилиндр с тех пор сохранился. Остатки былой роскоши. Тоже в трауре. Но так скатиться, бедняга! Каждый пинает, как собаку. Последние деньки О'Каллахана372. И Мадам. Двадцать минут двенадцатого. Встала. Миссис Флеминг принялась за уборку. Причесывается, напевает: voglio e non vorrei. Нет: vorrei e non373. Рассматривает кончики волос, не секутся ли. Mi trema un poco il374. Очень красиво у нее это tre: рыдающий звук. Тревожный. Трепетный. В самом слове «трепет» уже это слышится. Глаза его скользнули по приветливому лицу мистера Пауэра. Виски седеют. Мадам: и улыбается. Я тоже улыбнулся. Улыбка доходит в любую даль. А может, просто из вежливости. Приятный человек. Интересно, это правду рассказывают насчет его содержанки? Для жены ничего приятного. Но кто-то меня уверял, будто бы между ними ничего плотского. Можно себе представить, тогда у них живо бы все завяло. Да, это Крофтон375его как-то встретил вечером, он нес ей фунт вырезки. Где же она служила? Барменша в «Джури». Или из «Мойры»? Они проехали под фигурой Освободителя376в обширном плаще. Мартин Каннингем легонько коснулся мистера Пауэра. – Из колена Рувимова377, – сказал он. Высокий чернобородый мужчина с палкой грузно проковылял за угол слоновника Элвери378, показав им за спиной скрюченную горстью ладонь. – Во всей своей девственной красе, – сказал мистер Пауэр. Мистер Дедал, поглядев вслед ковыляющей фигуре, пожелал кротко: – Чтоб тебе сатана пропорол печенки! Мистер Пауэр, зашедшись неудержимым смехом, заслонил лицо от окна, когда карета проезжала статую Грэя. – Мы все это испытали, – заметил неопределенно Мартин Каннингем. Глаза его встретились с глазами мистера Блума. Погладив свою бороду, он добавил: – Ну, скажем, почти все из нас. Мистер Блум заговорил с внезапною живостью, вглядываясь в лица спутников. – Это просто отличная история, что ходит насчет Рувима Дж. и его сына. – Про лодочника? – спросил мистер Пауэр. – Да-да. Отличная ведь история? – А что там? – спросил мистер Дедал. – Я не слышал. – Там возникла какая-то девица, – начал мистер Блум, – и он решил услать его от греха подальше на остров Мэн, но когда они оба… – Что-что? – переспросил мистер Дедал. – Это этот окаянный уродец? – Ну да, – сказал мистер Блум. – Они оба уже шли на пароход, и тот вдруг в воду… – Варавва в воду379! – воскликнул мистер Дедал. – Экая жалость, не утонул! Мистер Пауэр снова зашелся смехом, выпуская воздух через заслоненные ноздри. – Да нет, – принялся объяснять мистер Блум, – это сын… Мартин Каннингем бесцеремонно вмешался в его речь. – Рувим Дж. с сыном шли по набережной реки к пароходу на остров Мэн, и тут вдруг юный балбес вырвался и через парапет прямо в Лиффи. – Боже правый! – воскликнул мистер Дедал в испуге. – И утонул? – Утонул! – усмехнулся Мартин Каннингем. – Он утонет! Лодочник его выудил багром за штаны и причалил с ним прямиком к папаше, с полумертвым от страху. Полгорода там столпилось. – Да, – сказал мистер Блум, – но самое-то смешное… – И Рувим Дж., – продолжал Мартин Каннингем, – пожаловал лодочнику флорин за спасение жизни сына. Приглушенный вздох вырвался из-под ладони мистера Пауэра. – Да-да, пожаловал, – подчеркнул Мартин Каннингем. – Героически. Серебряный флорин. – Отличная ведь история? – повторил с живостью мистер Блум. – Переплатил шиллинг и восемь пенсов, – бесстрастно заметил мистер Дедал. Тихий сдавленный смех мистера Пауэра раздался в карете. Колонна Нельсона. – Сливы, восемь на пенни! Восемь на пенни! – Давайте-ка мы примем более серьезный вид, – сказал Мартин Каннингем. Мистер Дедал вздохнул: – Бедняга Падди не стал бы ворчать на нас, что мы посмеялись. В свое время сам порассказывал хороших историй. – Да простит мне Бог! – проговорил мистер Пауэр, вытирая влажные глаза пальцами. – Бедный Падди! Не думал я неделю назад, когда его встретил последний раз и был он, как всегда, здоровехонек, что буду ехать за ним вот так. Ушел от нас. – Из всех, кто только носил шляпу на голове, самый достойный крепышок, – выразился мистер Дедал. – Ушел в одночасье. – Удар, – молвил Мартин Каннингем. – Сердце. Печально он похлопал себя по груди. Лицо как распаренное: багровое. Злоупотреблял горячительным. Средство от красноты носа. Пей до чертиков, покуда не станет трупно-серым. Порядком он денег потратил, чтоб перекрасить. Мистер Пауэр смотрел на проплывающие дома со скорбным сочувствием. – Бедняга, так внезапно скончался. – Наилучшая смерть, – сказал мистер Блум. Они поглядели на него широко открытыми глазами. – Никаких страданий, – сказал он. – Момент, и кончено. Как умереть во сне. Все промолчали. Мертвая сторона улицы. Днем всякий унылый бизнес, земельные конторы, гостиница для непьющих, железнодорожный справочник Фолконера, училище гражданской службы, Гилл, католический клуб, общество слепых. Почему? Какая– то есть причина. Солнце или ветер. И вечером то же. Горняшки да подмастерья. Под покровительством покойного отца Мэтью380. Камень для памятника Парнеллу. Удар. Сердце. Белые лошади с белыми султанами галопом вынеслись из-за угла Ротонды. Мелькнул маленький гробик. Спешит в могилу. Погребальная карета. Неженатый. Женатому вороных. Старому холостяку пегих. А монашке мышастых. – Грустно, – сказал Мартин Каннингем. – Какой-то ребенок. Личико карлика, лиловое, сморщенное, как было у малютки Руди. Тельце карлика, мягкое, как замазка, в сосновом гробике с белой обивкой внутри. Похороны оплачены товариществом. Пенни в неделю за клочок на кладбище. Наш. Бедный. Крошка. Младенец. Несмышленыш. Ошибка природы. Если здоров, это от матери. Если нет, от отца. В следующий раз больше повезет. – Бедный малютка, – сказал мистер Дедал. – Отмаялся. Карета медленно взбиралась на холм Ратленд-сквер. Растрясут его кости381. Свалят гроб на погосте. Горемыка безродный. Всему свету чужой. – В расцвете жизни382, – промолвил Мартин Каннингем. – Но самое худшее, – сказал мистер Пауэр, – это когда человек кончает с собой. Мартин Каннингем быстрым движением вынул часы, кашлянул, спрятал часы обратно. – И это такое бесчестье, если у кого-то в семье, – продолжал мистер Пауэр. – Временное умопомрачение, разумеется, – решительно произнес Мартин Каннингем. – Надо к этому относиться с милосердием. – Говорят, тот, кто так поступает, трус, – сказал мистер Дедал. – Не нам судить, – возразил Мартин Каннингем. Мистер Блум, собравшись было заговорить, снова сомкнул уста. Большие глаза Мартина Каннингема. Сейчас отвернулся. Гуманный, сострадательный человек. И умный. На Шекспира похож383. Всегда найдет доброе слово. А у них никакой жалости насчет этого, и насчет детоубийства тоже. Лишают христианского погребения. Раньше загоняли в могилу кол, в сердце ему. Как будто и так уже не разбито. Но иногда те раскаиваются, слишком поздно. Находят на дне реки384вцепившимися в камыши. Посмотрел на меня. Жена у него жуткая пьянчужка385. Сколько раз он заново обставит квартиру, а она мебель закладывает чуть ли не каждую субботу. Жизнь как у проклятого. Это надо каменное сердце. Каждый понедельник все заново. Тяни лямку. Матерь Божья, хороша же она была в тот вечер. Дедал рассказывал, он там был. Как есть в стельку, и приплясывает с мартиновым зонтиком: На Востоке слыву я первейшей Ах, первейшей Красавицей гейшей386. Опять отвернулся. Знает. Растрясут его кости. В тот день, дознание. На столе пузырек с красным ярлыком. Номер в гостинице, с охотничьими картинками. Духота. Солнце просвечивает сквозь жалюзи. Уши следователя крупные, волосатые. Показания коридорного. Сперва подумал, он спит. Потом увидал на лице вроде как желтые потеки. Свесился с кровати. Заключение: чрезмерная доза. Смерть в результате неосторожности. Письмо. Моему сыну Леопольду. Не будет больше мучений. Никогда не проснешься. Всему свету чужой. Лошади припустили вскачь по Блессингтон-стрит. Свалят гроб на погосте. – А мы разогнались, я вижу, – заметил Мартин Каннингем. – Авось, он нас не перевернет, – сказал мистер Пауэр. – Надеюсь, нет, – сказал Мартин Каннингем. – В Германии завтра большие гонки. Кубок Гордона Беннета387. – Да, убей бог, – хмыкнул мистер Дедал. – Это бы стоило посмотреть. Когда они свернули на Беркли-стрит, уличная шарманка возле Бассейна встретила и проводила их разухабистым скачущим мотивчиком мюзик-холла. Не видали Келли388? Ка – е два эл – и. Марш мертвых из «Саула»389. Этот старый негодник Антонио390. Меня бросил без всяких резонио. Пируэт! Скорбящая Божья Матерь. Экклс-стрит. Там дальше мой дом. Большая больница. Вон там палата для безнадежных. Это обнадеживает. Приют Богоматери для умирающих. Мертвецкая тут же в подвале, удобно. Где умерла старая миссис Риордан391. Эти женщины, ужасно на них смотреть. Ее кормят из чашки, подбирают ложечкой вокруг рта. Потом обносят кровать ширмой, оставляют умирать. Славный был тот студент, к которому я пришел с пчелиным укусом. Потом сказали, он перешел в родильный приют. Из одной крайности в другую. Карета завернула галопом за угол – и стала. – Что там еще? Стадо клейменого скота, разделившись, обтекало карету, тяжело ступая разбитыми копытами, мыча, лениво обмахивая хвостами загаженные костлявые крупы. По бокам и в гуще гурта трусили меченые овцы, блея от страха. – Эмигранты, – сказал мистер Пауэр. – Гей! Гей! – покрикивал голос скотогона, бич его щелкал по их бокам. – Гей! С дороги! Конечно, четверг. Завтра же день забоя. Молодняк. У Каффа шли в среднем по двадцать семь фунтов. Видимо, в Ливерпуль. Ростбиф для старой Англии392. Скупают самых упитанных. И потом пятая четверть теряется: все это сырье, шерсть, шкуры, рога. За год наберется очень порядочно. Торговля убоиной. Побочные продукты с боен идут кожевникам, на мыло, на маргарин. Интересно, еще действует этот трюк, когда можно было мясо с душком покупать прямо с поезда, в Клонзилле. Карета пробиралась сквозь стадо. – Не могу понять, почему муниципалитет не проложит линию трамвая от ворот парка к набережным, – сказал мистер Блум. – Можно было бы весь этот скот доставлять вагонами прямо на пароходы. – Чем загораживать движение, – поддержал Мартин Каннингем. – Очень правильно. Так и надо бы сделать. – Да, – продолжал мистер Блум, – и еще другое я часто думаю, это чтобы устроили похоронные трамваи, знаете, как в Милане. Провести линию до кладбища и пустить специальные трамваи, катафалк, траурный кортеж, все как положено. Вы понимаете мою идею? – Ну, это уж анекдот какой-то, – молвил мистер Дедал. – Вагон спальный и вагон-ресторан. – Печальные перспективы для Корни, – добавил мистер Пауэр. – Почему же? – возразил мистер Блум, оборачиваясь к мистеру Дедалу. – Разве не будет это приличней, чем трястись вот так парами, нос к носу? – Ну ладно, может, тут и есть что-то, – снизошел мистер Дедал. – И к тому же, – сказал Мартин Каннингем, – мы бы избавились от сцен вроде той, когда катафалк перевернулся у Данфи и опрокинул гроб на дорогу. – Совершенно ужасный случай! – сказало потрясенное лицо мистера Пауэра. – И труп вывалился на мостовую. Ужасно! – Первым на повороте у Данфи, – одобрительно кивнул мистер Дедал. – На кубок Гордона Беннета. – Господи помилуй! – произнес набожно Мартин Каннингем. Трах! На попа! Гроб грохается об мостовую. Крышка долой. Падди Дигнам вылетает и катится в пыли как колода в коричневом костюме, который ему велик. Красное лицо – сейчас серое. Рот разинут. Спрашивает, чего такое творится. Правильно закрывают им. Жуткое зрелище с открытым. И внутренности быстрей разлагаются. Самое лучшее закрыть все отверстия. Ага, и там. Воском. Сфинктер расслабляется. Все заткнуть. – Данфи, – объявил мистер Пауэр, когда карета повернула направо. Перекресток Данфи. Стоят траурные кареты: залить горе. Придорожный привал. Для трактира идеальное место. Наверняка заглянем на обратном пути пропустить за его здоровье. Чаша утешения. Эликсир жизни. А допустим правда случилось бы. Пошла бы у него кровь скажем если бы напоролся на гвоздь? И да и нет, я так думаю. Смотря где. Кровообращение останавливается. Но из артерии еще сколько-нибудь может вытечь. Было бы лучше хоронить в красном. В темно-красном. Они ехали молча по Фибсборо-роуд. Навстречу с кладбища пустой катафалк: с облегченным видом. Мост Кроссганс: королевский канал. Вода с ревом устремлялась сквозь шлюзы. Человек стоял на опускающейся барже между штабелями сухого торфа. У створа, на буксирной тропе, лошадь на длинной привязи. Плавание на «Бугабу»393. Глаза их смотрели на него. По медленным тинистым каналам и рекам проплыл он в своем дощанике через всю Ирландию к побережью на буксирном канате мимо зарослей камыша, над илом, увязшими бутылками, трупами дохлых псов. Атлон, Моллингар, Мойвэлли, я бы мог Милли навестить пешим ходом, шагай себе вдоль канала. Или на велосипеде. Взять старенький напрокат, никакого риска. У Рена был как-то на торгах, только дамский. Улучшать водные пути. У Джеймса Макканна394хобби катать меня на пароме. Дешевый транспорт. Малыми расстояниями. Плавучие палатки. Туризм. И катафалки можно. Водой на небо. А что, поехать вот так, без предупреждения. Сюрприз. Лейкслип, Клонзилла. Спустился, шлюз за шлюзом, до Дублина. С торфом из внутренних болот. Привет. Он снял соломенную порыжелую шляпу, приветствуя Падди Дигнама. Проехали дом Брайена Бороиме395. Близко уже. – Интересно, как там наш друг Фогарти396, – сказал мистер Пауэр. – Спросите у Тома Кернана, – отозвался мистер Дедал. – Как так? – спросил Мартин Каннингем. – Я думал, он ему сделал ручкой. – Хоть скрылся из глаз, но для памяти дорог397, – промолвил мистер Дедал. Карета повернула налево по Финглас-роуд. Направо камнерезные мастерские. Финишная прямая. На полоске земли столпились безмолвные фигуры, белые, скорбные, простирая безгневно руки, в горе пав на колени, с указующим жестом. Тесаные куски фигур. В белом безмолвии – взывают. Обширный выбор. Том.Х.Деннани, скульптор и изготовитель надгробий. Проехали. Перед домом Джимми Гири, могильщика, сидел на обочине старый бродяга и ворча вытряхивал сор и камешки из здоровенного пропыленного башмака с зияющей пастью. После жизненного странствия. Потянулись угрюмые сады один за другим – угрюмые дома. Мистер Пауэр показал рукой. – Вон там был убит Чайлдс398, – сказал он. – В крайнем доме. – Там, – подтвердил мистер Дедал. – Жуткая история. Братоубийство. Так считали, по крайней мере. А Сеймур Буш его вытянул. – Улик не было, – сказал мистер Пауэр. – Одни косвенные, – сказал Мартин Каннингем. – Таков принцип правосудия. Пусть лучше девяносто девять виновных ускользнут, чем один невиновный будет приговорен399. Они смотрели. Земля убийцы. Зловеще проплыла мимо. Закрыты ставни, никто не живет, запущенный сад400. Все пошло прахом. Невиновный приговорен. Убийство. Лицо убийцы в зрачках убитого. Про такое любят читать. В саду найдена голова мужчины. Одежда ее состояла из. Как она встретила смертный час. Знаки недавнего насилия. Орудием послужило. Убийца еще на свободе. Улики. Шнурок от ботинок. Тело решено эксгумировать. Убийство всегда откроется. Теснота тут в карете. А вдруг ей не понравится если я нежданно-негаданно. С женщинами надо поосторожней. Один раз застанешь со спущенными панталонами, всю жизнь не простит. Пятнадцать. Прутья высокой ограды Проспекта замелькали рябью в глазах. Темные тополя401, редкие белые очертания. Очертания чаще, белые силуэты толпою среди деревьев, белые очертания, части их, безмолвно скользили мимо с тщетными в воздухе застывшими жестами. Ободья скрипнули по обочине: стоп. Мартин Каннингем потянулся к ручке, нажал, повернул ее и распахнул дверцу, толкнув коленом. Он вышел. За ним мистер Пауэр и мистер Дедал. Момент переложить мыло. Рука мистера Блума проворно расстегнула задний брючный карман и отправила мыло, слипшееся с оберткой, во внутренний карман с носовым платком. Он вышел, сунув обратно газету, которую все еще держала другая рука. Убогие похороны: три кареты и катафалк. Какая разница. Факельщики, золоченая сбруя, заупокойная месса, артиллерийский салют. Смерть с помпой. У последней кареты стоял разносчик с лотком фруктов и пирожков. Черствые пирожки ссохлись вместе: пирожки для покойников. Собачья радость. Кто их ест? Те, кто обратно с кладбища. Он шел за своими спутниками, позади мистер Кернан и Нед Лэмберт, за ними Хайнс. Корни Келлехер, стоявший у открытого катафалка, взял два венка и передал один мальчику. А куда же делись те детские похороны? Упряжка лошадей со стороны Финглас-роуд натужно тащила в похоронном молчании скрипучую телегу с глыбой гранита. Шагавший впереди возчик снял шапку. Теперь гроб. Хоть мертвый, а поспел раньше402. Лошадь оглядывается на него, султан съехал. Глаза тусклые: хомут давит, зажало ей вену или что там. А знают они что такое возят сюда каждый день? Верно что ни день похорон двадцать – тридцать. Еще Иеронимова Гора для протестантов. Хоронят везде и всюду каждую минуту по всему миру. Спихивают под землю возами, в спешном порядке. Тысячи каждый час. Чересчур много развелось. Из ворот выходили женщина и девочка в трауре. Тонкогубая гарпия, из жестких деловых баб, шляпка набок. У девочки замурзанное лицо в слезах, держит мать за руку, смотрит на нее снизу, надо или не надо плакать. Рыбье лицо, бескровное, синее403. Служители подняли гроб и понесли в ворота. Мертвый вес больше. Я сам себя чувствовал тяжелей, когда вылезал из ванны. Сначала труп: потом друзья трупа. За гробом с венками шли Корни Келлехер и мальчик. А кто это рядом с ними? Ах да, свояк. Все двигались следом. Мартин Каннингем зашептал: – Я так и обомлел, когда вы при Блуме начали о самоубийствах. – Что-что? – зашептал мистер Пауэр. – А почему? – Его отец отравился, – шептал Мартин Каннингем. – Он был хозяин отеля «Куинз» в Эннисе. Слышали он сказал он едет в Клэр. Годовщина. – О Господи! – шептал мистер Пауэр. – В первый раз слышу. Отравился! Он оглянулся туда, где в сторону усыпальницы кардинала двигалось лицо с темными задумчивыми глазами. Беседуя. – А он был застрахован? – спросил мистер Блум. – Кажется, да, – отвечал мистер Кернан, – но только он заложил свой полис. Мартин хлопочет, чтобы младшего устроить в Артейн404. – А сколько всего детишек? – Пятеро. Нед Лэмберт обещает устроить одну из девочек к Тодду405. – Печальный случай, – с сочувствием произнес мистер Блум. – Пятеро маленьких детей. – А какой удар для жены, – добавил мистер Кернан. – Еще бы, – согласился мистер Блум. Чихала она теперь на него. Он опустил взгляд на свои начищенные ботинки. Она пережила его. Овдовела. Для нее он мертвее, чем для меня. Всегда один должен пережить другого. Мудрецы говорят. Женщин на свете больше, мужчин меньше. Выразить ей соболезнование. Ваша ужасная утрата. Надеюсь, вы вскоре последуете за ним. Это только вдовы индусов. Она может выйти за другого. За него? Нет. Хотя кто знает. Вдовство больше не в чести, как старая королева умерла406. Везли на лафете. Виктория и Альберт. Траурная церемония во Фрогморе407. Но в конце она себе позволила парочку фиалок на шляпку. Тщеславие, в сердце сердца408. Все ради тени. Консорт, даже не король. Ее сын, вот где было что-то реальное. Какая-то новая надежда, а не то прошлое, которое, она все ждала, вернется. Оно не может вернуться. Кому-то уйти первым – в одиночку, под землю – и не лежать уж в ее теплой постели. – Как поживаете, Саймон? – тихо спросил Нед Лэмберт, пожимая руку. – Не виделись с вами целую вечность. – Лучше не бывает. А что новенького в нашем преславном Корке? – Я ездил туда на скачки на светлой неделе, – сказал Нед Лэмберт. – Нового одно старое. Остановился у Дика Тайви. – И как там наш Дик, честняга? – Как есть ничего между ним и небом, – выразился Нед Лэмберт. – Силы небесные! – ахнул мистер Дедал в тихом изумлении. – Дик Тайви облысел? – Мартин Каннингем пустил подписной лист в пользу ребятни, – сказал Нед Лэмберт, кивнув вперед. – По нескольку шиллингов с души. Чтобы им продержаться, пока получат страховку. – Да-да, – произнес неопределенно мистер Дедал. – Это что, старший там впереди? – Да, – сказал Нед Лэмберт, – и брат жены. За ними Джон Генри Ментон. Он уже подписался на фунт. – Я был всегда в нем уверен, – заявил мистер Дедал. – Сколько раз я говорил Падди, чтоб он держался за ту работу. Джон Генри – это не худшее, что бывает. – А как он потерял это место? – спросил Нед Лэмберт. – Попивал чересчур? – Грешок многих добрых людей, – со вздохом молвил мистер Дедал. Они остановились у входа в часовню. Мистер Блум стоял позади мальчика с венком, глядя вниз на его прилизанные волосы и тонкую, с ложбинкой, шею в новеньком тесном воротничке. Бедный мальчуган! Был ли он при этом, когда отец? Оба без сознания. В последний миг приходит в себя и узнает всех в последний раз. Все что он мог бы сделать. Я должен три шиллинга О'Грэди. Понимал ли он? Служители внесли гроб в часовню. Где голова у него? Через мгновение он прошел за другими, моргая после яркого света. Гроб стоял перед алтарем на подставке, по углам четыре высокие желтые свечи. Всегда впереди нас. Корни Келлехер, прислонив венки у передних углов, знаком указал мальчику стать на колени. Вошедшие стали там и сям на колени у мест для молящихся. Мистер Блум стоял позади, невдалеке от купели, и, когда все стали на колени, аккуратно уронил из кармана развернутую газету и стал на нее правым коленом. На левое колено он осторожно поместил свою шляпу и, придерживая ее за поля, благочестиво склонил голову. Из дверей появился служка409, неся медное ведерко с чем-то внутри. За ним шел священник в белом, одной рукой поправляя столу, другой придерживая маленькую книжицу у своего жабьего брюха. А кто будет нам читать? Каркнул ворон: я опять410. Они стали у гроба, и священник принялся быстро каркать по своей книжке. Отец Гробби. Я помню, как-то похоже на гроб. Dominenamine411. Здоровенная морда. Заправляет спектаклем. Дюжий христианин412. Горе тому, кто на него косо глянет: священник. Ты еси Петр. Отъел бока, как баран на клевере, сказал бы Дедал. И брюхо раздулось, как у дохлого пса. Где он такие выражения находит, диву даешься. Пуфф: бока лопаются. – Non intres in judicium cum servo tuo, Domine413. Дает им чувство собственной важности, когда над ними молятся по-латыни. Заупокойная месса. Все в трауре, рыдают. Бумага с траурной каймой. Твое имя в поминальном листе. Как зябко тут. Его и тянет поесть, когда сидит уныло все утро притопывает ногами да ждет следующего милости просим. И глаза жабьи. С чего его так пучит? Молли, эту с капусты. Может быть, тут воздух такой. На вид как будто раздут от газов. В таком месте должна быть адская пропасть газов. Мясников взять: сами становятся как сырые бифштексы. Кто мне рассказывал? Мервин Браун414. В крипте святой Верберги415у них чудный орган старинный полтораста лет им там пришлось пробуравить дырки в гробах чтобы газы выпустить и поджечь. Со свистом вырывается: синий. Свистнуло – и тебя нет. Колено больно. Ох. Вот так лучше. Священник взял из служкиного ведерка палку с шишкой на конце и помахал ей над гробом. Потом пошел в ноги гроба, помахал там. Вернулся на место и положил ее обратно в ведерко. Каким и был покуда не упокоился. Это все записано: он это все обязан проделать. – Et ne nos inducas in tentationem416. Служка вторил ему писклявым дискантом. Я часто думал, что лучше брать прислугу из мальчиков. Лет до пятнадцати. Старше уже, конечно… А там святая вода, должно быть. Окропляет сном. Небось уже обрыдло ему махать махалкой над всеми трупами что подвозят. Пускай бы полюбовался над чем он машет. Каждый божий день свежая порция: мужчины средних лет, старухи, дети, женщины, умершие родами, бородачи, лысые бизнесмены, чахоточные девицы с цыплячьими грудками. Круглый год бормочет над ними одно и то же потом покропит водой: спите. Сейчас вот Дигнама. – In paradisum417. Говорит он пойдет в рай или уже в раю. Над каждым повторяет. Нудное дело. Но что-то он должен говорить. Священник закрыл книжку и вышел, служка за ним. Корни Келлехер открыл боковые двери, и вошли могильщики. Они снова подняли гроб, вынесли его и опустили на свою каталку. Корни Келлехер дал один венок мальчику, другой свояку, и все следом за ними вышли через боковые двери на воздух, теплый и пасмурный. Мистер Блум вышел последним, сунув обратно в карман сложенную газету. Взор его оставался чинно потуплен, пока каталка с гробом не повернула налево. Железные колеса визгливо скрежетнули по гравию, и отряд тупоносых башмаков двинулся за каталкой по аллее могил. Тари тара тари тара тару. Батюшки, тут разве можно петь. – Мавзолей О'Коннелла, – сказал Дедал рядом с ним. Кроткие глаза мистера Пауэра поднялись к вершине высокого обелиска. – Тут он покоится, – произнес он, – среди своего народа, старый Дэн О'. Но сердце его погребено в Риме418. А сколько разбитых сердец погребено тут, Саймон! – Там вон ее могила, Джек, – сказал мистер Дедал. – Скоро и я лягу рядом. Да призовет Он меня, когда будет воля Его. Не удержавшись, он начал тихо всхлипывать, бредя неровной, оступающейся походкой. Мистер Пауэр взял его под руку. – Ей лучше там, где она сейчас, – мягко промолвил он. – Да, я знаю, – ответил сдавленно мистер Дедал. – Она сейчас на небе, если только есть небо. Корни Келлехер шагнул в сторону и пропустил остальных вперед. – Печальные события, – учтиво заговорил мистер Кернан. Мистер Блум прикрыл глаза и дважды скорбно покивал головой. – Все остальные надели шляпы, – заметил мистер Кернан. – Я думаю, и нам тоже стоит. Мы последние. Это кладбище коварное место. Они покрыли головы. – А вам не кажется, что его преподобие отслужил слишком скоропалительно? – сказал с неодобрением мистер Кернан. Мистер Блум солидно кивнул, глянув в живые глаза с красными прожилками. Скрытные глаза, скрытные и обыскивающие. Видимо, масон: точно не знаю. Опять рядом с ним. Мы последние. В равном положении. Авось, он что-нибудь еще скажет. Мистер Кернан добавил: – Служба Ирландской Церкви419, на Иеронимовой Горе и проще и более впечатляет, я должен это сказать. Мистер Блум выразил сдержанное согласие. Язык, конечно, многое значит. Мистер Кернан торжественно произнес: – |
Похожие:
 | С момента выхода в свет и по сей день «Улисс» остается вызовом Писателя Читателю | | Действительность увидена здесь через внутренний монолог героя, его ощущения и мысли. В центре романа размышление о вечном одиночестве... |
| Текст печатается по изданию: Н. В. Гоголь, Собрание сочинений в семи томах, т. 5, Ихл, М. 1967 | | Доктор Джеймс Холлис известный юнгианский аналитик, директор Центра К. Г. Юнга в Хьюстоне. Им написано девять книг. В их числе переведенная... |
| Автор предлагаемой советскому читателю книги английский ветеринарный врач Джеймс Хэрриот, посвятивший 40 лет жизни благородной и... | | «На пятьдесят оттенков темнее» – вторая книга трилогии э л джеймс «Пятьдесят оттенков», которая стала бестселлером №1 в мире, покорив... |
| «Пятьдесят оттенков свободы» – третья книга трилогии э л джеймс «Пятьдесят оттенков», которая стала бестселлером №1 в мире, покорив... | | Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том IV. Москва, 1964 ocr кудрявцев Г. Г |
| Государственное издательство Художественной Литературы. Москва, 1959 Собрание сочинений в десяти томах. Том второй | | Составитель, автор послесловия и комментариев доктор психологических наук, профессор М. Г. Ярошевский |